щёлк.

безумие — это точное повторение одного и того же действия раз за разом в надежде на изменение.

щёлк.

колёсико зажигалки крутится снова и снова, высекая искорки, но не давая пламени.

щёлк.

гарик, может, и не совсем безумец. но гарик под кайфом — факт.

кровь моя чище чистых наркотиков

сидя на холодном полу подъезда, он предаётся чувству полусинтетического счастья. в маленьком окошке лестничного пролёта пляшут под музыку лёгкого ветра чёрные тени зелёных листьев. даже нерабочая зажигалка ни капельки не раздражает — гарик повторяет одно и то же движение медитативно и ритмично, совсем как в детстве, когда нажимал кнопки на игрушечной гитаре в строго повторяющейся последовательности. ключи и взбесившая его пару минут назад дверь давно забыты и брошены.
с промежутком ровно в три щелчка гарик осматривается по сторонам, пытаясь вспомнить, где он находится. со скоростью ровно в три секунды он забывает все свои выводы.

от захватившего разум занятия гарика отвлекает звук шагов. торопливых и знакомых. сигарета, которой так и не суждено быть выкуренной, грустно падает на пол. быть может, она попадётся на глаза каким-нибудь школьникам и её пустят по кругу чужие губы. или её просто сметёт какая-нибудь бабушка, вывешивающая на площадке бумажку с грозной надписью "расписание уборки" чёткими печатными буквами цвета настолько алого, что глаза начинают болеть. поверх расписания красуется гордое "хуй" — пару раз, чтоб линия тонкой не казалась, гарик лучшим своим почерком лично вывел его на помятом листике.
гарику эту несчастную сигарету чисто по-человечески становится жаль. он даже склоняет голову, готовый начать извиняться прямо сейчас, но его прерывает добравшийся до этажа силуэт.

гарик поднимает взгляд на женский голос. он точно где-то его слышал.
— я тебя знаю, — странно, но заплёт почти не языкается. гарик щурится с подозрением, силясь разглядеть лицо, но даже с расширенными зрачками тут всё же темновато. на языке крутится имя, но никак не даётся, ловко увиливая от хватки мыслей.
девушка гарика как будто не замечает. без усилий открывает казавшуюся неприступной дверь, зовёт какого-то игоря. кто бля? гарик снова крутит головой, рассматривая погружённую во мрак лестничную площадку, хотя за последние десятки минут сделал это столько раз, что шея неприятно поскрипывает. возможно, стоило чаще заглядывать в собственный паспорт.
кроме них двоих, никого. ненормальная. с воображаемым другом, что ли, разговаривает?

гарик опасливо отползает на несколько сантиметров, недружелюбно косится на протянутую ему руку, не видит в ней ожидаемого блеска ножа и улыбается, с радостью цепляясь за томину ладонь. только вставать он явно не собирается — резко тянет сестру на себя, сползая со стены на пол, заставляет упасть на него сверху, прямо в опасно крепкие объятия.
помните, гарик был счастлив пару минут назад? забудьте. вот теперь, с дозой обнимашек в крови вперемешку с наркотиками, он самый счастливый человек в мире.

от младшего собакевича несёт табаком — это нормально — и каким-то дешёвым алкоголем — это в последнее время случается всё чаще, грозясь превратиться в норму. организм оборотня выдерживает дозы, которые нормального человека вполне могли бы убить, — к счастью для тамары, к сожалению для гарика.
— так соскучился, — мямлит, почти мурлычет тамаре прямо в ухо, облизывает обветренные губы — свои, не тамарины.
— пиздец, — это определённо придаёт словам веса. и в чём так провинилась тома, чтоб оказаться в этих тисках из плоти и крови облучённого каким-то метеоритным ахалай-махалаем парнишки? может, она спросила бы бога, если б могла воздуха в лёгкие набрать.